За окном рассвело, но было всё ещё сумеречно. Тусклый свет проникал в комнату сквозь покрытые копотью стёкла. Серое небо виднелось в треугольных просветах между полосками наклеенной крест-накрест бумаги. В комнате едва различимы силуэты предметов: кровать – пустая, но опрятно застеленная, рядом с ней небольшой журнальный столик, у противоположной стены возвышается массивный буфет, за стеклянными дверцами темные очертания посуды. Единственное, что нарушало картину прибранности в этой комнате, это сваленная рядом с «буржуйкой» куча одежды, забытой кем-то. Вдруг эта «куча» зашевелилась, сначала показался кончик носа, а потом уже всё лицо целиком. Это Миша Фролов сидел, не двигаясь, прижавшись спиной к остывающей печке, укутавшись в одеяло. Почему же он сидит на полу, хотя давно уже мог пойти на улицу вместе с другом Васькой? Днём, когда их матери были на работе, они часто помогали дворнику дяде Ване. Когда двигались, им становилось чуточку теплее. Что же заставило его встрепенуться?

   – Ганс Христиан Андерсен. Сказка «Старый уличный фонарь». У микрофона Мария Петрова,– донеслось из радиоприёмника.

   Ах, это сказка! Как он любил сказки! Он любил их слушать, уносясь вместе с рассказчиком в волшебные и таинственные дали, но не меньше он любил рассказывать их потом ребятам во дворе.

   В комнате всё так же серо и неприютно, но что-то изменилось. Маленькое лицо мальчика изнутри осветилось счастьем. Ему всё так же холодно, всё то же непроходящее ноющее чувство голода гложет изнутри. Мысленно он покинул эту комнату, этот дом и этот город, окружённый врагами, и отправился в детскую страну фантазии, в бескрайний мир чудес, волшебства и приключений. 

   «Ах, какие способности скрыты во мне!– сказал старый фонарь, очнувшись от грез»– лилось из чёрной тарелки, висящей над кроватью. Вскоре и Мишке пришлось очнуться от грёз. Как ни прекрасна была сказка, но, как и все другие, она имела конец.

   Мальчик поднялся, стащил с себя одеяло, которым был укрыт с головой, аккуратно положил его на кровать и вышел из комнаты. Прежде чем спуститься во двор, он обошёл все комнаты их коммунальной квартиры. Каждое утро он соблюдал этот ритуал. Он проверял соседей, тех, что остались в живых. Так делали все его друзья по двору. Сегодня он нашёл мёртвой тётю Машу. Ногами она лежала на кровати, а верхняя часть туловища свисала, волосами касаясь пола. Он подошёл к ней, положил её левую руку к себе на плечо, поднатужился и запихнул её наверх.

   Ваську он нашёл во дворе. Он и ещё пара мальчишек уже вовсю трудились вместе с дядей Ваней. Они копошились у стены, стараясь затащить на лист фанеры труп женщины. Миша подошёл ближе.

   – Опять выкинули из окна,– поспешил объяснить дворник, заметив мальчишку.

   – А у нас тётя Маша умерла,– в свою очередь сообщил Мишка.

   – Заберём и тётю Машу,– ответил дядя Ваня и, ухватившись за верёвку, стал тащить фанеру к куче тел, громоздившейся ближе к выходу. Ребята, не отставая, подталкивали фанеру с боков и сзади.

   Затем они пошли забрать тело тёти Маши – живых родственников у неё не осталось – и другие, такие же бесхозные тела. Дядя Ваня обхватывал их под грудью, а ребята брали за ноги, и так они вытаскивали их из квартир и спускали по лестнице. А в это время Мишка рассказывал им небывалую историю о старом уличном фонаре, о чудесном даре, который ему дали звёзды, но которым он не мог  воспользоваться: показывать всё, что он видел сам. О ночном стороже, который по вечерам читал своей жене книги об удивительных мирах, и о двух глиняных слонах, в спинах которых умещались целый сад и огород.

   Ребята слушали рассказ, затаив дыханье и время от времени открыв рты, которые тут же поспешно закрывали, не давая теплому воздуху вырываться наружу. Всё-таки Мишка был отличный рассказчик! Дядя Ваня даже подшучивал над ним, что, мол, он может поспорить с самой Петровой. Мишка смущался, но это сравнение ему очень нравилось.

   Рассказывая историю, мальчик кидал взгляды на дворника, ища его поддержки, но встречал лишь рассеянный взгляд. Когда же глаза их встречались, он читал в них большую боль. Они дружили, сколько Мишка себя помнит. У дяди Вани было трое сыновей, двое из них погибли, жена тяжело болела, недавно перенесла инсульт и не выходила из дома. Но никто никогда не видел, как ему тяжело. Со всеми он был приветлив, всегда помогал, чем мог. Так и «буржуйка», возле которой утром грелся мальчик, попала к ним благодаря дворнику. Осенью, когда уже стало нестерпимо холодно, однажды он принёс эту печь, хозяева которой умерли. Мама молча, с благодарностью в глазах смотрела на него, пока он устанавливал её. А потом в разговорах с сыном незаметно стала называть его «наш ангел-хранитель».

   – Дядя Ваня,– вдруг прервал Мишкино повествование Васька,– у вас письмо торчит,– и указал на ногу.

   Из-за голенища сапога виднелся краешек бумаги. Дворник поспешно нагнулся и поправил его, засунув чуть глубже.

   – Письмо от Василия?– не отставал Васька. Ему очень нравилось, что они с дядиваниным сыном были тёзками, поэтому он всегда интересовался, о чём тот пишет.

   – Угу,– тяжело выдохнул он, собрался и уже бодрее спросил у Мишки,– так что там с этим фонарём? Расплавили его?

   И Мишка принялся рассказывать дальше, но дядя Ваня этого уже не слышал. Он думал, как он скажет об этом жене. Ведь не письмо это было вовсе, это была похоронка. 

   Сказать жене он так и не решился. Всё думал: вот сейчас, вот сейчас. Но когда она посетовала: «Что-то от Васеньки давно ничего нет»,– он почему-то ответил: «Авось, скоро получим. Не больно-то у них времени, чтоб писать. Война, милая, война». Почему он так ответил, когда он сообщит ей о смерти последнего сына, он и сам не знал. Только не сейчас. Не переживёт она, чувствует– не переживёт.

   – Ты ложись уже, а мне записать ещё нужно,– ласково произнёс он, а сам сел за бюро и стал заполнять данные: сколько смертей, сколько бесхозных трупов,  сколько комнат освободилось.

   По радио передавали Шопена. Раньше музыка уносила его мысли куда-то далеко, совсем в другой мир, где нет ужасов войны, где царит счастье и спокойствие. На него музыка действовала так же, как на детей сказки. На мгновения, но она вырывала их из страшной действительности. Но сейчас виолончель звучала для кого-то другого. Он слушал и не слышал её. Закончив писать, он достал похоронку, медленно прочитал, как будто видел эти слова впервые, и положил на стол. Затем достал из кармана и долго держал в руке наручные часы, стекло у них было треснуто. Это всё, что осталось у него от сына. Они были на нём, когда первая пуля попала ему в спину. Он прикрыл своим телом товарища. Когда тот вынес его с поля боя, он уже был мёртв, все его тело было изрешечено.

   Дворник выдвинул средний ящик, в котором они с женой хранили письма сыновей. Они были аккуратно собраны в пачки, каждая из которых была перевязана ленточкой. Он взял ту, на которой было написано «Васины», стал доставать одно за одним и читать. Положив очередное письмо на стол, он нечаянно бросил взгляд на страницу, которую только что заполнял, перевёл взгляд на письмо и обратно на страницу. Жена всегда говорила, что их почерка очень похожи. А что, если…

   Дворник вырвал чистый листок, обмакнул перо в чернила и старательно вывел: «Здравствуйте, дорогие папа и мама! Шлю вам свой привет». Поднёс начатое письмо ближе к коптилке, в другую руку взял сыновье, с минуту сравнивал, потом положил обратно и продолжил писать.

   В один из следующих дней он ездил на передовую, уговаривал командира взвода поставить штемпель на письме. Тот никак не соглашался, а потом махнул рукой.

   – Так она же всё равно потом узнает,– в последний раз попытался урезонить он дворника.

   – Так то ж потом.

   Зима шла своим чередом. Всё так же с ребятами они убирали трупы, расчищали снег, всё так же Мишка рассказывал услышанные сказки, и всё так же «приходили» с фронта письма от сына. Жена радовалась, когда получала их, переживала, когда читала, потом сетовала, что долго нет нового письма и опять радовалась, когда оно, наконец, приходило. За зимой пришла весна, сначала незаметно, а потом всё более и более ощутимо. Солнце стало пригревать, сошёл снег, на деревьях стали появляться листочки.

   Был чудесный тёплый вечер, тревога только что закончилась. Дядя Ваня зашёл в дворницкую, отёр пот со лба.

   – Погода – красота,– сказал он жене,– ты б пошла, погрелась на солнышке.

   В последние месяцы она немного окрепла. В доме стало теплее, норму хлеба немного увеличили, да и другие продукты иногда удавалось достать, а ещё дворник с ребятами ходили на канал ловить рыбу.

   – Где ж я девал удочку, ты не видела?– озадаченно спросил он, потирая подбородок и глядя по сторонам.– Не пойму.

­   – А из-под кровати не она торчит?

   – Точно. Она.

   Вместе с женой он вышел на улицу, усадил её на вынесенный из дома стул и отправился с ребятами на рыбалку.

   Солнце несильно пригревало, лёгкий ветерок щекотал кожу и шевелил волосы. Женщина прикрыла глаза и задумалась. Вдруг с ней кто-то поздоровался. От неожиданности она вздрогнула, открыла глаза и в первую секунду никого не увидела. Заслонив солнце рукой, на фоне синего неба она увидела лицо их соседки. Они жили в этом доме ещё с довоенных времен, их дети вместе учились, а младшие сыновья даже служили в одном взводе. Чуть подвинувшись, она освободила часть стула и пригласила соседку присесть.

   – Удивительный вечер,– начала беседу жена дворника.

   – И не говорите,– согласилась соседка.– Даже не верится, что только что всё взрывалось и гремело.

   – Да, дети тоже быстро забывают,– она рукой указала на игравших неподалёку ребят, в руках у них были осколки от разорвавшихся снарядов. Они показывали их друг другу, хвастаясь. Большие осколки вызывали вздохи зависти.

   – Дети есть дети,– улыбаясь, произнесла соседка.

   – Как-то наши дети сейчас,– задумчиво вздохнула жена дворника.

   Соседка удивлённо взглянула на неё, но подумав, что она что-то неверно расслышала, сказала:

   – Мой пишет, что всё там же.

   – Да и мой. Они же вместе,– как бы напоминая, сказала женщина, посмотрев на соседку, ища подтверждения в её глазах.

   Та медленно поднесла руку ко рту, несколько мгновений молча смотрела глазами, полными горя, а потом заголосила:

   – Да как же! Да вы разве не знаете! Да его ж ещё в феврале! Сашка мне писал, он ещё товарища спас…

   Следующим утром погода всё так же была хороша. Солнца ещё не было видно, но его тёплые лучи уже ласкали верхние этажи. Дядя Ваня подметал двор. Некоторые ребята уже вовсю играли, кто-то ещё был дома. Мимо дворника проходили люди, идущие на работу. Каждый раз он останавливался, здоровался, перекидывался парой фраз. Вдруг из одной парадной, оживлённо разговаривая, вышли Мишка с Васькой и направились прямо к нему.

   – Здрасьте, дядя Ваня!– ещё издали закричали они.

   – Здорово, коль не шутите.

   Они подошли ближе и, как взрослые мужчины, поздоровались с ним за руку.

   – Что-то ты рано сегодня,– заметил дворник, глядя на Сашку.

   Тот недоумённо пожал плечами и сказал:

   – Да как всегда.

   – Как всегда, да не совсем,– ехидно продолжал дядя Ваня.

   Тут уже и Васька стал смотреть на него с любопытством. Дядя Ваня поманил Сашку поближе, наклонился, сузил глаза и заговорщицки спросил:

   – А новую сказку кто нам будет рассказывать?

   Сашка ойкнул, всполошился.

   – А сколько сейчас времени?– спросил он.

   – Да уж скоро десять,– ответил дядя Ваня,– беги.

   Мальчик повернулся и побежал так, что только пятки засверкали, а дворник с Васькой смотрели ему вслед и улыбались.

   Васька стал помогать дяде Ване, собирая мусор и складывая его в кучу.

   – Ва-ась,– кто-то позвал его. Он поднял голову и увидел дворника, махавшего ему рукой.

   – Ну-ка, возьми пока мою метлу, а я схожу домой. Есть у меня подарок для твоей сестры. Совсем из головы вылетело.

   – Какой подарок?– заинтересовался Васька, хватаясь за ручку метлы обеими руками.

   – Увидишь,– подмигнул дядя Ваня и пошёл к себе домой.

   Накануне, обходя пустые комнаты, в одной из них он заметил валявшуюся на кровати фарфоровую куклу. Здесь уже некому было с ней играть, и он решил подарить её одной из девочек. У Васи была младшая сестра, с которой ему приходилось играть, но игры у него были мальчишеские. А как бы она обрадовалась кукле! С этой мыслью дворник вошёл в комнату и остановился. На столе стояли тарелки, кружки, лежали вилки. За столом сидела его жена, кроме неё было ещё четыре прибора.

   – Дусь, мы кого-то ждём в гости?– осторожно поинтересовался дворник.    

   Жена повернула голову и недоумённо уставилась на него.

   – Какие гости? Нет, никаких гостей,– она повернулась обратно и поправила вилку рядом с соседней тарелкой.– Только наша семья.

   Дворник подошёл ближе, приобнял жену за плечи и тихонько позвал:

   – Дусь.

   Она положила свою руку на его, прикоснулась щекой и ласково сказала:

   – Ну вот, наконец-то все вместе: и Гена, и Петя, и Вася вернулся. Я уж так ждала, так ждала,– она покачала головой, замерла, глядя на пустое место над тарелкой, и сказала,– как ты исхудал-то Васенька, видно не кормили тебя там вовсе. Ты ешь, Вася, ешь,– подтолкнула тарелку ближе и стала накладывать ему невидимую еду.

   Дворник сел, упёрся локтями в стол, опустил на ладони голову. На пустую тарелку упала одинокая слеза.

   – Не переживёт, не пе-ре-жи-вёт,– повторял его обречённый голос.

   Жена ворковала с детьми, а из репродуктора лилось: «Блюдечко твое серебряное, ну а сердце – золотое». Это Мария Петрова читала сказку о «Серебряном блюдечке и наливном яблочке» и дарила детям счастье.